Даниэль Васильев. Сказочник (повесть)

Несмотря на годы, Петр никогда не ошибался. Сказок, рождавшихся пусть не так легко и многоплодно, как в молодости, все же вполне хватало, чтобы охватить всех, с кем ему приходилось иметь дело. И главное, что его истории продолжали эффективно лечить восемьдесят процентов заболевших. Собственно, Петр никогда и не задумывался о том, что когда-нибудь талант ему откажет, ведь теперь он стал уверенным в себе, крепким профессионалом, не утратившим при этом мечтательности и юношеского задорного порыва.
И хотя всему когда-то приходит конец, Петр ожидал, что он придет к нему вместе со смертью, которая пока еще не смела показаться на его пороге. Но судьба рассудила иначе.
Однажды его перехватили прямо на «обходе», гонец нашел Сказочника в одной из приморских деревень, где люди жили трудным морским промыслом. И передал Петру срочную телеграмму тогдашнего Правителя страны. Правитель просил его поспешить в пригород Столицы, в уютное поселение, где трудилась группа передовых ученых.
Скорая карета прилагалась.
Мужей науки поразила Болезнь, и жизни их доверяли самому известному Сказочнику, Петру. Конечно, в Столице и без него было кому поспешить на помощь ученым, но это ведь не просто селяне, каждый из группы умников ценился даже больше чем Сказочник, ведь система образования давно умерла и вырастить настоящего служителя науки, который мог бы потенциально переплюнуть оказавшихся бессильными перед Болезнью ученых светлого прошлого, стало делом весьма трудным.
Та группа не просто искала пути спасения Человечества, заверял его в послании Правитель, не просто исследовала, тщась понять Болезнь. Но подошла к успеху в своих поисках настолько близко, что вот-вот ожидала победы!
Обязательно надо было спасти если не всю группу, то максимально большую ее часть. Трое столичных Сказочников уже дежурили там, в Наукограде, чтобы приняться за дело, если вдруг Петр задержится. Тем временем, Болезнь прогрессировала и достигла третьей, последней фазы. В таком состоянии для больных все, или почти все, решала первая сказка, первый же сеанс. До второго они могли просто не дожить.
Всякий опытный Сказочник со временем понимал простую истину – лучше и эффективней сказка работает тогда, когда она специально подобрана для конкретной аудитории. При условии, что аудитория, как в этом случае, относительно однородна. Сказка должна не просто прозвучать, но и понравиться, заинтересовать слушателей, должна соответствовать их уровню интеллекта, их мировоззрению, быть им понятной. С учеными в этом плане было сложнее всего, ведь больших скептиков было не найти.
Но Петр был мастером своего дела и трудностей не испугался. Заранее сказку он не сочинял, предпочитая рискнуть и рассказать заболевшим сказку слету, то есть сочиняя ее на ходу. Ведь такая сказка считалась самой эффективной.
– Сюда, мэтр, поспешите, – встретил его бледный паренек. – Мы уже все приготовили, они… ждут вас в большой лаборатории.
Ученые действительно ждали его. Не осознанно конечно, Болезнь зашла слишком далеко.
Петр осмотрелся, поморщился от резкого запаха в лаборатории, с осуждением окинул взглядом загадочные приспособления, колбы, перегонные аппараты, сел на простой железный табурет и громко постучал по столу своей тростью, привлекая к себе замутненное внимание пациентов.
– Жил-был Кот, хулиган и непоседа. Как и всякий житель волшебной страны, Кот не только умел ходить на задних лапах и кушать ложкой, но мог и разговаривать, и даже читать. Как всякое порядочное животное, он отучился в школе, а потом получил степень бакалавра исторических наук. Так вот, еще в молодости, листая один пухлый томик, который рассказывал всякому грамотному читателю о верованиях далекого прошлого, он наткнулся на любопытнейшую легенду. Та гласила, что всякая кошка имеет девять жизней.
Петр перевел дыхание и оглядел пациентов. Те лежали молча и покорно внимали. У них и выбора не было.
Покрутив немного, для лучшей выживаемости слушателей, историю кота и так и этак, Петр перешел к сути.
– И вот, убегая от разъяренного папаши той милой лисички, Кот взобрался на высокое дерево да не заметил, что оно уже было облюбовано матерым, здоровущим орлом. Хищная птица, в отличие от него, замечала все, что происходит вокруг, а потому не преминула воспользоваться случаем и схватила дуралея когтями, да и взмыла в небо, довольно клекоча. Ну вот и все, подумал Кот и приготовился умирать. Орел нес свою добычу гордо, но не забывал поглядывать по сторонам. Однако, уже снижаясь, он не заметил маленькой мошки, что спешила по небу по своим мелким делам. Мошка попала Орлу прямо в нос, где и померла моментально. А Орел, поперхнувшись, запаниковал, зачихал и стал падать. Кот из добычи превратился в тяжкий груз, который мешал Орлу, так что тот посчитал за лучшее расслабить когти и выкинуть Кота вон. Но кот, вдруг вспомнив о старой легенде, не пожелал терять сразу две жизни кряду, теперь уже он сам вцепился в Орла так, что стряхнуть Кота птица никак не могла. Так они и упали вдвоем, только вот хитрый Кот оказался сверху, смягчив себе падение телом Орла.
Петр уже видел маячившую впереди мораль и торопился довести ее до пациентов. Кот раз за разом попадал в опасные ситуации, но всегда выходил из них победителем, потому что после встречи с Орлом окончательно уверовал в то, что у него девять жизней, а потому не боялся смерти и никогда не терял хладнокровия. Никогда не поддавался ужасу неминуемости, барахтаясь в молоке до тех пор, пока оно не становилось маслом.
Всякий раз Кот хвастался своим даром, своими девятью жизнями, и многие верили ему. А кто не верил, тех он поднимал на смех, ведь его приключения доказывали, что легенда не врет.
Но вот однажды Кот решил подсчитать, сколько же жизней он израсходовал, сколько раз мог умереть? Оказалось, он пережил восемь смертей. Кот ужаснулся, ведь следующая смерть должна была стать последней!
Петр ненадолго задумался о том, как завершить сказку. Кот, переставший верить в то, что бессмертен, должен был умереть, потому что именно вера помогала ему спасать себя в каждой из опасных ситуаций. С другой стороны, не хотелось Петру убивать своего главного героя. И все же, иного выхода он не находил, сказку требовалось закончить.
– Испугавшись неминуемой смерти, Кот заперся дома и никуда не выходил. Ведь на улице непременно могло что-нибудь случиться! Добрые соседи подкармливали Кота, так что голод ему не грозил. Но вот однажды в волшебном лесу случился пожар. Все звери побежали к спасительной реке, и только Кот не пожелал выходить из домика. Он знал, что там, на улице, он точно сгорит, а если нет, так его задавят, а может быть, он утонет в реке, может быть… да мало ли что может произойти? Нет, думал он, нельзя ничего делать, тогда смерть, возможно, погодит забирать его последнюю, девятую жизнь. Но когда звери вернулись к сгоревшим домам, Кота они не нашли. А от его дома осталась только кучка дымящегося пепла. Тогда мудрая Сова сказала зверям: посмотрите на Кота, он променял одну надежду на девять жизней, забыв о том, что девять жизней когда-нибудь закончатся, а надежда умирает последней. Помните о нем и не повторяйте его ошибки, не теряйте и не меняйте надежду ни на что на свете!
Ученые молчали. Сказка должна была подействовать в течение суток, поэтому Петр поднялся и ушел.
Новость, которую принес следующий день, поразила Петра – все ученые впали в горячку. А еще через день они скончались. Ладно бы один или два, пусть даже половина, пусть, ведь сказка могла оказаться неудачной – такое бывает и довольно часто. Но чтобы все сразу! Подобного с Петром не было никогда.
Правитель вызвал Петра к себе и прямо сказал:
– Мэтр, ваши сказки никогда не лечили меньше половины пациентов, так?
– Д-да, никогда… но позвольте…
– Нет подождите! Вы понимаете, как это выглядит со стороны?
– Что именно? – удивился Петр.
– И вы еще спрашиваете? Ха-ха, какая наивность, честное слово. Позвольте, я открою вам глаза, Петр. Группа лучших ученых Страны подходит к созданию лекарства от Болезни как никогда близко. И вот, роковая случайность, все они заболевают, не успев сделать последний шаг! А лучший в Стране, а то и в мире, Сказочник, запершись с ними в одном помещении, рассказывает ученым что-то такое, что убивает их всех до единого!
– На что вы намекаете? – возопил Петр.
Понятно на что. Да и как не заподозрить в этой ситуации профессиональной ревности, приведшей к убийству. Ведь достигни ученые успеха, Сказочники оказались бы не у дел, потеряли бы свое влияние, свой особенный статус.
Правитель после долгого разговора вроде бы поверил в невиновность Петра, но скандал все равно разразился, каким-то образом распространились слухи о смерти ученых, которые чуть ли не создали уже Лекарство, и Петра все чаще открыто стали называть не Апостолом, а Убийцей.
Лицензии его однако не лишили. Петр вернулся к работе, которой, правда, стало куда меньше. Теперь в его район перевели другого Сказочника, Петр же остался как бы на подхвате у него. Скрипя зубами, старый Сказочник простил людей и продолжал работать и жить. Ведь он-то знал, что не виноват. В конце концов, никто не застрахован от ошибок и неудач.
И вот, судьба подарила ему второй шанс. Заболела жена того самого Правителя. Иные Сказочники оказались бессильны, их старания ни к чему не приводили. Тогда Правитель вспомнил об опальном Петре и вновь призвал его в свой дом.
– Проси чего хочешь, но спаси ее! – молил Правитель. Он искреннее любил жену.
Петр не стал рисковать и загодя придумал сказку о вернувшемся с войны солдате и вдове, которую он случайно встретил по дороге домой. Душа солдата была опалена смертью друзей, ужасами войны. Но вдова, потерявшая мужа в той же войне, приняла его и лаской и терпением, особым женским волшебством излечила больную душу. Сказку о том, что каждый мужчина ищет покоя, но порой только магия истинной любви может помочь мужчине обрести его. История была романтична и полна любви – как раз то, что любили счастливые женщины не первой молодости, то, чем жили и они сами.
Жаль, что сам Петр знал о любви только из книжек.
Жаль, что жена Правителя все-таки умерла. Ну, а Правитель не простил ее смерти Петру. Почему-то именно ему, хотя ведь и другие Сказочники были виноваты не меньше. Может быть, потому что именно Петр лишил Правителя последней надежды?
Петра лишили диплома, отобрали лицензию, запретили лечить и настойчиво попросили не появляться в Столице.
Так закончилась карьера великого Сказочника, в одночасье растерявшего все свое величие. А ведь ту заветную Сказку, он найти так и не успел…

Остаток жизни Петр решил прожить отшельником. Он выбрал тихое место на берегу Моря, там где над самым его берегом нависал мощный дикий лес. Питался моллюсками, водорослями и дарами леса. Он перестал сочинять сказки и окончательно отдал свое сердце ненависти и погрузился в борьбу за выживание в непростых условиях. Труд и ненависть защищали его от Болезни и справлялись пока не хуже доброй сказки.
Петр возненавидел людей!
Он, служивший им всю жизнь, вдруг оказался несправедливо обвиненным, порицаемым и выброшенным на свалку. За что? За пару ошибок? Разве ж это справедливо?
Иногда он пробовал сочинять, но не получалось. Что-то сломалось в нем. Когда-то, в прошлой жизни, один из преподавателей Академии сказал ему, что сочинять - это как ходить в туалет по большому – требуется спокойствие и сосредоточение. Так вот, теперь Петра поразил хронический запор.
У старика осталось две радости в жизни: тишина и размышления о мести. Тишина вылущивала боль, одаривала спокойствием. А воображаемая месть приносила удовлетворение.
Частенько, особенно первое время, его находили жители относительно недалеких деревень. К нему приходили больные или родители больных, жены или возлюбленные, иногда дети или внуки. В этой глуши Сказочники появлялись редко, не всегда они успевали спасти обреченных на смерть, поэтому прознав о том, кто поселился рядом, деревенские потянулись к Петру с надеждой. Но он всегда отказывал им.
Вы, негодовал он, упиваясь сладким чувством, вы отвергли мой талант, усомнились в нем, а теперь приходите и умоляете о помощи? Путь твой ребенок умирает у тебя на глазах, пусть корчится в муках кормилец, пусть погибает жена, а я и пальцем не пошевелю. И не надо падать на колени, не надо рыдать, ибо это бесполезно. Хотя нет, плачь, умоляй, ползай в грязи, переживи хоть толику того унижения, что чувствую теперь я. Твое унижение заслуженно, а мое – нет.
Через пару лет люди перестали к нему приходить. Петр ждал теперь лишь одну гостью – свою смерть. Ждал почти с нетерпением, хотя и сожалел о том, что так и не совершил главного. Впрочем, сожалел не сильно, потому что потерял всякую надежду на то, что это возможно в принципе.
И все же, прежде смерти его посетил еще один гость.
– Хозяин! Открывай, я пришел, – раздался ранним утром задорный молодой голос.
Кряхтя и ругаясь Петр пошел открывать. Пошел быстро, потому что обрадовался очередному просителю – уж больно давно их не было.
На пороге стоял молодой парень лет двадцати пяти- тридцати, довольно красивый, ладно одетый, кудрявый и темноволосый. И он явно был здоров и весел. Улыбка так и светилась всеми тридцатью двумя мраморно-белыми зубами.
– Ты кто такой? – зло спросил Петр. Он уже понял, что ошибся, и теперь все сильней раздражался. Умолять и ползать на коленях перед ним сегодня никто не станет. А жаль!
– Пусти, хозяин, я путник мирный, хлопот не причиню, – продолжал лыбиться гость.
– Убирайся, гостей не жду!
Петр попытался закрыть хлипкую дверь, но не сумел – парень ловко сунул в щель носок сапога. Старик понимал, что не ему, немощному и от природы и от возраста, бороться с молодым и сильным парнем. Однако, гнев на милость не сменил.
– Это еще что такое? А ну, голытьба чумная, убери ногу. Убери, я сказал!
И нажал что было сил. Безо всякого эффекта разумеется. Утренний гость, ослепляя хозяина берлоги настойчивой улыбкой, ласково сказал:
– Не злись, отец, пусти. Зла во мне нет. А пришел я издалека специально по твою душу. Обратно ни с чем, прости, не ворочусь.
– Что значит по мою душу? Пугать вздумал? Так знай, я смерти не боюсь, не смей меня…
– Отец, да что с тобой? – перебил брызжущего слюной старика пришедший за душой. – Или вконец уши загнулись? Не слышишь разве, с добром пришел, ты ведь Великий Петр, которого еще Апостолом прозвали?
– Ну… – растерялся Петр. – Возможно. И что с того?
– Так значит верно я пришел! – обрадовался гость и заулыбался еще шире. – Пустишь?
Петру не хотелось уступать настырному парню, но с другой стороны, тот разбудил в нем любопытство.
– Тьфу! – плюнул он в сердцах. – Упертый какой. Ну заходи, все равно ж мне с тобой не совладать.
Парень зашел, оттеснив старика вглубь косой избушки, огляделся, глянул на Петра с сочувствием:
– Не богато у тебя тут. Не развалится ли?
– Чего хотел? – ворчливо спросил Петр. – Неужели не забыли меня еще в миру-то?
– Забыли? О чем ты говоришь, отец? Таких людей не забывают столетиями!
– Каких это «таких»? – передразнил его Петр, хотя и было ему весьма приятно слышать подобное. Однако же, радость он показывать давно разучился.
– Известных Сказочников, которым в программе Академии целый урок посвящают! Чьи сказки Академики по словам и точкам перед учениками препарируют, до сути докапываясь. Таких, сочинения которых в Хрестоматиях печатают, вот каких.
– Неужели? – Петр все же начал таять. А кто бы выдержал? – Неужели прямо таки печатают и преподают? Свежо предание, да верится с трудом. Ты-то откуда знаешь?
– Так я недавно из Академии. Выпускник прошлого года, отец, так что ты угадал, сведения у меня самые что ни на есть свежие, хе-хе, высший сорт, брака не держим. Да что мы все стоим, сядем, может?
– Погоди устраиваться, говори, зачем искал меня?
– Так я же говорю, – парень все-таки отыскал глазами чурбан и плюхнулся на него. – Сказочник я, выпускник. Хочу таким, как ты стать, великим. Ты, наверное, не помнишь, но ходит среди студентов такая легенда, что однажды один из нас придумает такую Сказку, что сможет лечить больных бесконечное число раз, даже будучи написанной, она…
– Я помню, – разом утратив всю хилую доброжелательность, буркнул Петр. – Еще как помню, только неправда это!
– Почему?
– Потому что я искал ту Сказку всю свою жизнь… байка это, самая настоящая сказка, причем глупая, безо всякой морали. Уходи, тут ты ее не найдешь! Уходи, говорю, а не то палкой прогоню!
– Ну и что, что ты не нашел? – парень проигнорировал угрозы, будто бы и не слышал их. Как ни странно, это остудило пыл Петра. Всерьез его брань гость не воспринимал, не боялся. – На тебе свет клином не сошелся. Может, я найду? Но, чтобы не начинать все с начала, хочу у тебя поучиться науке.
– Мне запрещено… лечить. А значит, и учить нельзя. Не Сказочник я больше.
– Фи, будто бы Академики все как один сказочники. Перечники они старые, науку знают, а таланта нет, вот и сидят в Академии, строят из себя великих и могучих. Нет, отец, не зря я пришел, талант-то запретить невозможно, изжить его нельзя, тлеет в тебе его искорка, вот и я хочу от нее зажечься.
– Звать-то тебя как, умник? – Петр понял, что быстро ему от гостя не отделаться, а звать-то как-то надо.
– Звать? – вдруг стушевался гость. – Э-э, зови меня Гошей. Да, так будет лучше всего. Гоша я.
– То есть, настоящее имя называть не желаешь, а туда же, в ученики мылишься?
– Почему не желаю? Трудное оно просто, нездешнее. Но с Гошей созвучное.
– Да и шут с тобой! Так вот, Гоша, помрут ли все люди, в конце концов, от Болезни или нет, мне наплевать. А лучше бы и померли, да жаль, мне этого уже не застать. Про искорки ты будешь девкам плести, а мне до тебя никакого дела нет. И учить я тебя не буду, так и знай. Силком выпроваживать не стану, видно, издалека ты шел, устал, поди, намаялся, раз перед стоящим калечным стариком сесть не постеснялся. Погости денек, ладно уж, отдохни. А там и иди дальше своей дорогой. Все понял?
– Как не понять? – улыбнулся Гоша. – Понял, отстал. А что у нас на завтрак?
«Наглец!» – восхитился Петр.
– Я не завтракаю.
– А на обед? – не растерялся парень.
– Что поймаешь в лесу, то и съедим.
Гоша тяжело вздохнул, потянулся и сказал:
– Ну, тогда я часик посижу, а потом пойду обед ловить, лады?
На обед было мясо молодой косули. Петр подобного не едал, казалось, сто лет, поэтому объелся так, что едва не откинул копыта. Но сваренный на ужин легкий супчик из мяса все той же лесной красавицы, старик все же пригубил да так, что Гоше едва хватило остатков. Оно и понятно – соскучился Петр по нормальной еде.
Ну, а молодой Сказочник слово держал, в тот день ни разу о сказках и сочинительстве не говорил, хотя и болтал без умолку. Поведал старику все новости большого мира, рассказал академические байки своего курса, вспомнил даже о ценах на хлеб и говядину. Развлекал, в общем, старого калеку, как мог. Петр благосклонно внимал.
А проснувшись утром следующего дня, обнаружил, что Гоши и след простыл.
«Ушел, – с неожиданной тоской подумал Петр. – Что ж, порядочный оказался парень. Да и занятный к тому же. Всегда завидовал таким, как он, а теперь и не завидую даже. И все-таки жаль, что не остался он еще на пару дней. Скучно здесь».
Решительно уговорив себя не ходить сегодня к морю за моллюсками, старик лежал и думал, грустил о своей жизни, с улыбкой обсасывал ощущения от собственной известности – пусть это и не прощало в его глазах предателей, а все же было приятно. Лежал он так без движения до самого полудня, лишь единожды встав до ветру.
В полдень дверь распахнулась, и в избу шумно вломился Гоша.
– Проснулся, отец? Ну, и горазд же ты дрыхнуть! А еще говорят, у стариков со сном проблемы. Принимай подарок, сегодня у нас дичь.
– Э-э… – только и смог выдавить Петр, глядя на румяного, по-хозяйски деятельного, улыбающегося парня с двумя ощипанными тушками в руках. – Ты что?..
Петр хотел спросить «не ушел разве?», но осекся и закончил иначе:
– Силки ставил или на лету бить умеешь?
– Ха-ха, какие силки, отец, я бы до вечера возился. Не поверишь, камнем сбил! Не пуганные они у тебя тут, глушь, никак, люди-то далече.
Прошел второй день их сожительства. Затем третий, четвертый, пятый…
– Вот скажи, отец, – спросил как-то Гоша. – Никак не могу понять, чем хорошая сказка от плохой отличается? Почему одна лечит, а другая нет?
– Неужели не рассказывали тебе в Академии? Или забыл уже все, деревенщина? Сказка в первую очередь должна быть проста, незамысловата, понятна, понимаешь?
Гоша кивнул.
– И должна она содержать мораль. Но не всякую заумь, а элементарную, простую же мораль, смысл, ради иллюстрации которого сказка и рождается. Мораль поучительную, однозначную, ни в коем случае, не двусмысленную. Именно на этом часто горят сочинители, все умничать пытаются, не понимая, что это удел других жанров, а не тех сказок, что призваны лечить. Засунут, понимаешь, один смысл под другой, разведут философию и ждут чуда, глупцы. Пусть мораль будет банальна, пусть истинность ее будет сомнительна, не страшно, главное, не похоронить ее под ворохом слов. Это во-первых.
– А во-вторых?
– Не перебивай, – Петр вдруг понял, что ученичество-то вот оно, началось. Вот же, хитрюга какой, пройдоха негодяйский… Впрочем, он уже был не против, слишком уж сильно грело его расположение нагловатого парня. – Во-вторых, и может быть, в главных, в сказке должно быть волшебство, хоть какое-то чудо, пусть неявное, но такое, чтобы любой человек понял – в жизни так не бывает. Это лишний раз оттенит смысл сказки, мораль, о которой я только что говорил. К тому же, чудо согревает душу, даже если умом понимаешь, что его нет и быть не может. Вот два основных составляющих любой сказки.
Они проговорили весь вечер. Гоша спрашивал, Петр отвечал, порой они срывались в спор, но недолгий, Гоша неизменно уступал.
Наконец, молодой Сказочник попросил Петра рассказать ему ту легендарную сказку о ежике, многоразовая чудотворность которой так и осталась необъясненной. Петр по инерции согласился, хотя и пожалел вскоре.
Простейшая вроде бы сказка вспоминалась с трудом.
Жил-был ежик, совсем одинокий… или нет, была у него мама. Вроде и папа был. Но все равно одиночество переполняло его жизнь так, что хоть вешайся. Не принимали его в игру ни зайчики, ни бельчата – прогоняли, мышата его боялись, а цыплята убегали. Всем он был неугоден, потому что некрасив был и колюч не в меру. И спрашивал он маму, за что мне наказание такое, отчего сир и убог? За что наказан иголками, калечен за что? Не убог ты, отвечала ему мама, а блажен, не наказан, а награжден. И не слушай дурачье неразумное, недостойны они твоего внимания и твоей обиды.
– И вот однажды, – продолжал Петр, давно он сказок не рассказывал, тяжко слово рождалось, – увидел ежик, что злой волк загнал в ловушку зверюшек, тех самых, что гнали его и ругали, и собирается съесть их. Зверюшки увидели ежика, закричали ему умоляя: спаси нас, ежик, не оставь злодею на съедение! Ты ведь колючий, оборони нас своим даром, отгони волка. И волк замер, ожидая, как поступит еж, ведь он и вправду боялся его колючек. Но ежик покачал головой и сказал зверям, что не станет он подставлять шкуру свою из-за них, не будет спасать тех, кто гнал его прочь, ругал и обижал. Фыркнул им ежик на прощание, да и ушел. С тех пор все уважают ежей, не смеют обижать их словом поганым, ибо никогда не знаешь, кто пригодится тебе в жизни, а кто станет другом напрасным и бесполезным.
– Ух ты! – воскликнул Гоша дослушав. – А в Академии совсем по-другому рассказывают. Да я и сам читал, в книге конец иной.
– Ты что же, думаешь, я собственной сказки не знаю? – возопил возмущенный Петр. – Не знаю, что там и где записано, я лучше знаю, как следует ее закончить!
Помолчали.
– А как там записано? – все же спросил старый Сказочник.
Гоша рассказал. Хорошо рассказал, куда лучше Петра. А конец, и вправду, оказался лучше, добрее.
«Что-то изменилось во мне, – подумал Петр. – Что-то важное ушло. Надежда, что ль? Озлобился я совсем. Нехорошо как-то, перед молодым коллегой стыдно».
Еще помолчали. Ночь звонко пела голосами цикад, и вторили ночные птицы. Где-то тоскливо завыл волк, плача о своей тяжкой судьбе. Хотелось что-то сказать, но Петр не знал что.
– А давай-ка, отец, теперь я расскажу тебе одну сказку, – встрепенулся Гоша и, не дожидаясь одобрения, начал: – Жил был один Сказочник. Был он добр и талантлив, верил в чудо и дарил людям надежду. А люди, неблагодарные обыватели, принимая его труд в течение многих лет, однажды ответили Сказочнику злом.
– Ну-ну, умник, – усмехнулся Петр. – Можешь не продолжать, о своей жизни я могу рассказать куда больше тебя. Да и о твоей тоже, только не тороплюсь судить, потому что стар и мудр, понимаю, что…
– Подожди, отец, я не закончил. Впрочем, осталось немного. Тот Сказочник ответил миру тем же, то есть озлился на людей. Стал им мстить, довольно мелко, потому как что он мог? И тем не менее, мстил, упиваясь болью отчаявшихся, отказывал им в лечении.
Петр судорожно вспоминал, рассказывал ли он об этом Гоше? Вроде нет! Тогда откуда знает? Может, он шел через те деревни, из которых люди приходили к Петру? Да, не иначе.
– Не понимал злой старик, которым стал некогда чистый душой Сказочник, что не людям мстит, а себе. Что выедает душу свою, выскребает из нее все то, что возвышало его над миром. Дураком он был, тот Сказочник.
– Послушай, щенок! – зашипел Петр, но осекся. Гоша молчал, ожидая продолжения. – Плохая сказка. Ты меня не слушал. Пусть даже в твоем рассказе есть мораль, хотя я ее что-то не угляжу, подслеповат, видать, стал. Но где тут чудо? Чудо где?
– Чудо? Ты еще надеешься на чудо, – усмехнулся парень. – Что ж, вот тебе чудо. Пришел как-то к старику молодой Сказочник и стал жить с ним, помогая по хозяйству, ухаживая за стариком, пытаясь излечить его добром. Старику стало лучше, но он был слишком заражен злом, чтобы вылечиться вот так сразу. Тогда молодой Сказочник рассказал старику сказку, чудесную сказку, которая излечила больного и вернула его миру. Старик жил долго и успел сделать еще много полезного для ненавистного некогда человечества.
– Ага, ты значит Спаситель мой? Понятно.
Петру стало горько и неуютно. Он не знал, как реагировать.
– Плохое чудо. Скорей походит на то, что яйцо принялось учить курицу, не находишь?
– В твоей версии сказки про ежика тоже плохое чудо. Его там и нет вовсе. Разве что говорящие звери…
– Его и в старой не было, однако же работала сказка так, что тебе до этого еще расти и расти, – возмутился Петр, позабыв, что та сказка была его первенцем, то есть ему никуда расти не пришлось, чтобы сочинить ее.
– Там было хорошее чудо, – покачал головой Гоша. – Очень хорошее. Чудо прощения.
Помолчали.
– Ну, а если тебе не нравится мой конец сказки о жизни старого Сказочника, если не устраивает мое чудо в ней, тогда придумай свое чудо и другой конец.
– Зачем? – тихо спросил Петр. Гоша не ответил, да старик и не ждал ответа.

Наутро Гоши в доме не оказалось. Петр сразу понял, что на сей раз молодой Сказочник не просто вышел на охоту, а ушел вовсе. Да и зачем ему тут оставаться? Молодой Сказочник должен лечить больных, а не возиться с отчаявшимся, обозленным на весь мир стариком, который не способен научить парня ничему хорошему.
Видимо, Гоша разочаровался в нем. От этой мысли Петру вдруг стало больно, неизмеримо больнее чем даже тогда, когда его отлучили от диплома, когда его выгнали прочь. Тогда он был обижен несправедливо, а теперь – за дело. Гоша был прав, а Петр нет.
Старый Сказочник потерял последнее, на чем зиждилось его существование – злость.
И надежду на то, что в будущем будет хоть что-то, на то, что Сказка все же одарит его своим рождением. Нет, не одарит. И ничего уже не будет ни сейчас, ни потом, одна только беспросветность и смерть в конце пути.
Петр со всей очевидностью понял, что и смерть не заставит себя ждать. Он буквально увидел, как Болезнь ходит около него, ожидая лишь удобного момента, чтобы охватить душу. Но умирать почему-то больше не хотелось. Только не так, только не сейчас, не с этим чувством собственной никчемности, не с осознанием совершенных ошибок!
Он собрал небольшой узелок и отправился в путь. Сказочник знал, что у него теперь есть только один выход, единственный способ хоть что-то выкупить у собственной совести. Он шел в Столицу, в Совет Академии, чтобы попросить последней милости – назначения на должность Экзаменатора. Он готов был умолять их и готов был принять опасность, подстерегающую Экзаменатора – смерть от Болезни. В конце концов, Совет не мог отказать ему, хотя бы в память о прошлых заслугах Петра.

И правда, не отказали. Наоборот, встретили хоть и настороженно, но по-доброму. Да и в пути Петр с удивлением замечал, что люди не отшатываются от него, как казалось раньше, а стараются посильно помочь старику. В Столице же никто не вспомнил о наказе Правителя не пускать опального Сказочника в город. Никак позабыли? Время лечит всякую обиду.
Ректор Академии даже отговаривал его поначалу, приглашал в Совет, сулил звание Академика, правда, без права на лекарскую деятельность. Но увидев, что Петр настроен твердо, перечить перестал и в должности утвердил. Тем более, что Петр поспел вовремя, вот-вот должны были случиться очередные Экзамены.
В качестве экзаменуемой досталась ему молодая девушка, еще совсем девочка, по имени Соня. Увидев Петра, Соня испугалась так, что едва не растеряла всю решимость стать Сказочницей. Она задрожала и первое время, после того как их заперли, не смела вымолвить ни слова. Ну а Петр, устроившись полулежа в кресле Экзаменатора, вспомнил себя на ее месте – словно глянул в зеркало через десятилетия назад. Такая же напуганная, такая же робкая и нерешительная, как он когда-то. Ее можно понять, подумал Петр, пусть я не столь стар, как мой Экзаменатор, не шамкаю пока, и слюна изо рта не капает, однако красавцем не был и в юности, а уж теперь…
– Не бойся меня, Сонечка, я хоть и страшный, но добрый. И никогда не буду ругать тебя, договорились? Ты, главное, рассказывай сказки! Иначе мне будет плохо, и я заболею. А это значит, что тебе не дадут диплом, а мне очень хочется, чтобы ты стала Сказочницей, ведь я вижу, талант у тебя есть.
Соня лишь кивнула, не решившись заговорить. В тот вечер сказки она так и не рассказала. Петр забеспокоился.
Но волновался он напрасно, девочка долго запрягала, но ехала быстро. Уже на следующий день он услышал сразу две сказки, две прекрасные, наивные и добрые сказки о могучем волшебнике и его друге единороге. Очарование их было тем сильней, что рассказывались сказки красивым девичьим голоском, сладким медом вливающимся в исстрадавшуюся душу старика.
Время шло медленно, однообразное существование, отсутствие всякой деятельности, постоянное возлежание делали свое дело – Петр скучал с самого утра и до вечера. И всякий раз чувствовал, как Болезнь украдкой заползала в его тело. Но потом приходила ночь, а вместе с ней – сказка, и Болезнь отступала.
К началу второго года Петр поверил в то, что все пройдет успешно, и уже стал думать о будущем, о том, чем займется после Экзамена. Может, и правда, стоило стать преподавателем?
Перевалил за середину третий год. Еще немного и миру будет дарована новая Сказочница. Нарастающая радость Петра, которому было очевидно, что девушка не просто талантлива, но замечательно даровита, сменилась беспокойством. С ученицей что-то происходило, она стала раздражительной и апатичной, грустной. Ее сказки стали полны непонятной в этом возрасте тоски, философичности. А итогом всему стало и вовсе небывалое – Соня заболела!
Считалось, что Сказочник, пусть даже и не имеющий диплома, но регулярно и талантливо сочиняющий, заболеть не может. Оно и понятно, сочиняя сказку, он прежде всего прививает от Болезни себя самого, причем, ежедневно. А Петр видел, что несмотря на свое состояние, Соня сочиняет все так же исправно, и сказки ее стали не настолько хуже, чтобы отроковица вот так вот вдруг заболела!
Что же тогда случилось? Почему? Неужели Болезнь как-то мутировала, словно обыкновенный вирус?
Соня лежала на своей кровати уже второй день и почти не реагировала на обращенные к ней слова. Петр крепко задумался, что делать. Он не имел права двигаться сверх необходимого для отправления естественных нужд, но, когда речь шла о жизни молодой ученицы, подобные формальности переходили в ранг малозначительных. С другой стороны, позвать на помощь, значит прервать ход Экзамена, то есть лишить Соню надежды на получение диплома, ведь ни о каких вторых попытках и речи быть не могло! Что делать?
Впрочем, едва задавшись этим вопросом, Петр уже знал, как он поступит. Да, лицензии и диплома его лишили, но разве кто-нибудь узнает о том, что он попытался вылечить Соню самостоятельно? Нет. Чем он рискует? Ничем. В случае неудачи у него будет достаточно времени, чтобы передать больную девочку в руки «профессионалов».
– Ты слышишь меня, Соня?
– Мм…
– Тебе нездоровится, позволь мне немного развлечь тебя занятной историей. Ты не возражаешь?
Соня молчала.
– Однажды, в далеком прошлом, в простой семье, у обыкновенной мамы и столь же обыкновенного папы, родился сын. Он был далеко не первым их ребенком, но стал последним, ведь родители были уже не молоды, – повел свой рассказ Петр. Он говорил долго, с небывалым жаром и вдохновением рассказывал больной девочке историю своей жизни, совсем немного приукрашивая ее сказочным вымыслом. – И вот однажды утром в его дом, посланный небесными ангелами, явился настоящий волшебник. Чародей был молод и необычайно красив, и, главное, он был бесконечно добрым и жалел старого Сказочника так, словно тот был ему родным отцом. Волшебник сразу понял, что простым колдовством не изгнать злого дракона, который поселился в душе старика, не помогут здесь проверенные веками экзорцизмы. И тогда волшебник стал лечить Сказочника самым трудным, самым долгим, но и самым сильным заклинанием. Это было заклинание Любви. Чтобы произвести его, не требовалось ни редких ингредиентов, ни сложных пассов, не требовалось и знания особых слов. Но необходим был особый настрой души, ежедневный посыл энергии сердца – особая магия, трудная, доступная не всякому волшебнику. Чародей творил Заклинание каждый день на протяжении недели и совсем выбился из сил. Оно помогало, но слишком слабо, чтобы победить дракона, рожденного обидой, и волшебник уже было отчаялся. Оставалось последнее средство – отправить свой астральный дух в душу Сказочника, чтобы сразиться с драконом лицом к лицу. Так он и сделал. Дух нашел логово злодея и увидел, насколько тот огромен и силен, а увидев, ужаснулся. Такого чудища ему было не победить, не хватило бы сил. К тому же дракон постоянно что-то жевал и продолжал расти. Незаметно подкравшись поближе, он увидел, что ящер питает себя несбывшейся мечтой, целью, которой жил всякий Сказочник – мечтой найти ту заветную, чудотворную Сказку, что навсегда прогонит Болезнь. Дух волшебника вернулся к своему хозяину и рассказал ему обо всем, что увидел, и волшебник обрадовался. Теперь он знал, что поможет Сказочнику победить дракона – другое заклинание, совсем простое для посвященных: заклинание Правды. И сказал он всего несколько слов, и увидел тогда старый Сказочник правду, и понял, что зря искал единственную Сказку, потому что нет ее и никогда не будет в том виде, в котором он ее искал. Но все же Сказка существует, надо лишь уметь ее разглядеть, а этого Сказочник как раз и не умел, пока Волшебник не произнес своего заклинания. И правда оказалась проста: всеспасительная Сказка давно найдена и живет среди людей, она рождена из душ множества Сказочников, она состоит из миллионов обыкновенных сказок, она способна возрождаться бесконечное число раз, покуда рождаются Сказочники. Старик понял, что он, отрекшись от мира, предал Ее Величество Сказку, ведь он еще достаточно силен, чтобы послужить ей, помогая родиться на свет хотя бы одному новому Ее Родителю, молодому Сказочнику или Сказочнице. Тогда злой дракон, мучивший бедолагу, умрет сам по себе, от голода, ибо мечта старика воплотится. Если только старому Сказочнику сумеет помочь другой волшебник, совсем еще неоперившийся, но уже способный на чудо ученик Академии…
Сказка в устах Петра закончилась хорошо, ученик, конечно же, спас старика, убил дракона и все вновь зажили счастливо.
На следующий день Соня попросила принести ей еды, так как сама она вконец ослабла. А еще через день девочка вновь была бодра и весела, много шутила и наградила Петра аж тремя сказками подряд, в каждой из которых могучая волшебница спасала кого-то, а то и весь мир сразу, от злого огнедышащего дракона.

Экзамен начинался на излете лета, а заканчивался в самое прекрасное, самое яркое время года – поздней весной. Утомленным застенками ученику и Экзаменатору и мрачное серое и морозное февральское небо показалось бы необыкновенно чудесным и красивым. А уж весеннее ударило по глазам с такой невероятной силой, что дух перехватило. Петр глубоко с наслаждением дышал, он был счастлив. А Соня, не забывая поддерживать старца, без умолку чирикала, отдавая всю себя восхищению природой и миром. Пожалуй, стоило пережить то, что они пережили, чтобы, наконец, понять, насколько совершенен мир, насколько мелки и суетны проблемы, которыми живет обычный человек, забывший радость созерцания. Хотелось кричать: оглянитесь, люди, вот оно счастье, вокруг нас! Вдыхайте его, живите им, цените его…
Они шли по каменной галерее прямиком в главный корпус здания Академии. Петру оставалось сделать последнее, чтобы Соня наконец стала настоящей Сказочницей – отвести ее в Совет Академии и в торжественной обстановке доложить Совету, что кандидат достоин диплома. И это была не формальная церемония, хотя и обставлялась с помпой, достойной пережившей свое традиции, Экзаменатор и правда имел право на последнее слово, и от его заключения зависело теперь все. Впрочем, Соне бояться было нечего, Петр в ней уверился давно и прочно.
Они уже дошли до лестницы, начали подниматься по ней – очень медленно, – потому что Петр все никак не мог заставить слушаться свою застоявшуюся больную ногу. Он наступал на нее, но ничего не чувствовал. Фактически, Соня тащила старика на себе, а он лишь немного ей помогал. Без Петра Соня взлетела бы по лестнице в момент, легкой птицей, на крыльях.
Возможно, тогда бы не случилось того, что случилось…
Началось все с истошного крика невидимой горожанки, крика настолько пронзительного, что Петр споткнулся, едва не опрокинув и Соню. Потом закричало еще несколько голосов, как женских, так и мужских. Послышалась нецензурная брань, за ней последовал громкий непонятный звук, будто бы какой-то великан дунул что было сил. Затем раздался мощный хлопок и треск – упало что-то большое. И в завершение они услышали огонь.
Не увидели, а именно услышали, как можно слышать костер, подойдя к нему совсем близко. Впрочем, через пару мгновений застывшие старик с девушкой получили возможность и увидеть…
Только что они увидели, Петр понял не сразу. Что-то большое взмыло вдруг над крышами домов ближайшей улицы, что-то невероятное и невозможное!
– Это… это дракон?! – прошептала Соня, то ли спрашивая, то ли утверждая.
Дракон!
– Не бывает, – забормотал Петр, бессознательно пытаясь спрятать, загородить своим телом Соню. – Их не может бывать… быть…
И выдохнул:
– Невероятно!
Дракон, тем временем, был, и плевать он хотел на то, что по поводу его существования думала двуногая мелочь. Горделиво зависнув над улицей, он повернул голову в сторону застывших на лестнице Петра с Соней и торжествующе заклекотал.
Больше никого на улице не было, все жители города моментально забились в дома и темные, узкие переулки.
– Беги, Соня, беги!
В тот же миг дракон ринулся на них.
Соня дернулась из рук Петра, сжимающих ее вопреки устному приказу, перелетела сразу через несколько ступеней. Дракон, не обращая на нее никакого внимания, с невероятной скоростью и неотвратимостью падал на старика.
– Нет! – закричала Соня. – Не дам!
Петр хотел закрыть глаза, но не мог. Не получалось. А потому он увидел, как с кончиков пальцев сбегающей вниз, обратно к Петру, девушки сорвались ломанные светящиеся нити молний. Как они впились в темно-серое огромное тело дракона, как шелушилась, сгорая в местах прикосновения нитей, его чешуйчатая кожа. Все это заняло сущие мгновения, но в сознании Петра они растянулись так, что каждая мелочь воспринималась им совершенно ясно, во всей полноте мелких деталей.
Дракон яростно зашипел и резко ушел в сторону, уворачиваясь от молний. Вновь набрал высоту, развернулся и пошел на второй заход. Само по себе оказанное ему сопротивление ничуть его не смутило и не заставило отказаться от своей цели.
Соня, тем временем, тяжело дыша, всем телом навалилась на Петра, будто бы отдав невозможному волшебству большую часть своих сил.
«Бежать! Бежать!» – крутилось в голове старика, но они продолжали обреченно стоять на месте.
Дракон вновь приближался, разевая дымящуюся пасть.
– Бегите, дурни! – закричал кто-то снизу, с улицы. Петр опустил голову и увидел бегущего к ним со всех ног здорового молодого парня. Его длинные волосы взлетали и опускались на плечи в такт с огромными прыжками, в руках добрый молодец держал здоровенный лук. А одет он был… впрочем, Петр не заострял на том внимания, и мы не станем.
– Падайте! Падайте, идиоты! Быстро!
Этой команде Соня с Петром подчинились, послушно грохнувшись на прохладный мрамор ступеней.
Луковый герой, в смысле, парень с луком, понимая, что все равно не успеет добежать до старика с девушкой, остановился и развернулся к дракону. Натянул тетиву, прицелился и выстрелил. Моментально вытащил из колчана вторую стрелу и выстрелил еще раз. Затем еще раз и еще.
Стрелы, казалось, не причиняли дракону никакого вреда, пока одна из них, выпущенная с совсем уж близкого расстояния, не попала ящеру прямиком в антрацитовый глаз. Дракон взвыл, судорожно взмахнул крыльями не в силах остановить своего движения, пронесся над ними, вильнул в сторону и врезался в здание Академии на уровне третьего этажа. Попытался взлететь, но запутался в крыльях и упал.
Не веря своим глазам, Петр приподнялся, встал на колени и посмотрел в сторону поверженного дракона. Луковый герой уже бежал туда, добивать чудище. Соня тоже успела вскочить раньше старика и теперь тряслась крупной дрожью, не зная, что делать и куда бежать.
– Это… дракон! – вновь сказала она.
Петр хотел ответить ей, но услышал опасный звук трескающегося камня. Совсем рядом, над их головами!
Декоративная скульптура, украшающая фасад здания, пока медленно, нехотя, отрывалась от своего исконного места – как раз там, куда ударило тело дракона, – чтобы упасть прямо на голову многострадального Сказочника и его ученицы.
– Соня! – закричал он, отталкивая девочку. Сам он устал от происшествий настолько, что и не думал о своем спасении. Лишь бы сил хватило уберечь ее, молодое дарование.
Но Соня никуда не побежала. Она тоже увидела падающий кусок древнего искусства и теперь неотрывно смотрела на него, словно пыталась остановить взглядом.
Статуя могучей полуголой женщины и впрямь совершенно противоестественно замедлила падение. У Сони по вискам потекли капельки пота, лицо покраснело от натуги. Женщина крякнула, окончательно расставаясь с приютившим ее зданием, и повисла в воздухе. Затем Соня резко выкрикнула:
– Ха!
И статуя отлетела на несколько метров горизонтально, чтобы потом уже спокойно упасть на ступени, не причинив никому вреда.
Петр был спасен!
А Соня упала на его руки. Она находилась в глубоком обмороке, который случается от сильного истощения.
Петр аккуратно положил ее к себе на колени и неизвестно у кого спросил:
– Что же это такое? Что же это происходит-то?!
– Это самое обыкновенное чудо, – раздался совсем рядом спокойный насмешливый голос. – Волшебство. Ты ведь всю жизнь провел с ним бок о бок, вспоминая о нем едва ли не в каждой второй сказке, что же тебя удивляет теперь?
Рядом с Петром, возвышаясь над ним, стоял… Гоша. В той же самой простой, но крепкой, дорогой одежде, точно так же простецки добродушно улыбаясь и чуть-чуть жмурясь от яркого солнца. Собственной персоной.
– Ты? Откуда ты знаешь?
– Поверь мне, Петр, я знаю. Совершенно точно и достоверно.
– Но… откуда? Почему?! Разве такое…
– Возможно! Я знаю точно, невозможное возможно, хо-хо, – засмеялся чему-то Гоша. – Но это уже не важно. Главное, что ты молодец, ты справился.
– Я?
– Да-да, ты. Вернее, и ты тоже. Став предпоследним камешком у истока лавины. Она, – он указал на Соню, – стала последним и в то же время первым. Вернее, первой.
– Не понимаю, – отчаялся Петр.
– Все просто. Сказка стала былью. Вера в нее стала настолько сильной, что она ожила, понимаешь? Вера каждого человека, особенно твоя и… ее, и всех вместе. Всего человечества. Родился новый мир. Поздравляю, отец, ты приложил к этому руку!
И он вновь засмеялся.
– Вставай, нам пора.
Петр послушно встал, даже не спросив куда, собственно, ему пора. И, вложив свою руку в Гошину, ступил на первую ступень взмывавшей в небо золотой лестницы.
– А она?
– С ней все будет хорошо, – кивнул ему Гоша.

А там, внизу, молодая Сказочница… нет, молодая Волшебница Соня сидела на земле рядом с телом великого Сказочника. Того самого, память о котором надолго останется в сердцах людей. О котором она читала и много слышала еще будучи ученицей, который стал (о, ужас!) ее Экзаменатором и покинул, едва выпустив в мир.
В новый мир. Мир Сказки и Волшебства. Мир, в котором существуют драконы и гремлины, гномы и лепреконы, маги и волшебники, ведьмаки и чудовища, рыцари и прекрасные принцессы. Мир, рожденный из другого, умершего родами мира старого, рационального.
Совсем иной, новый Мир.

(Конец)

• Назад
• Вперёд