Хусайни (1438-1506)

Хусейн Байкара (Хусейни) (1438-1506)

ГАЗЕЛИ

Ах, как рыдает сердце, томясь в обломках тела,—
Совой среди развалин кричит осиротело!

То — в створках уст-рубинов блестят, как жемчуг, зубки
Или роса на розе, как перлы, заблестела?

И в сонме дивных пери тебя любой отметит:
«То — пери среди смертных!» — сказать он может смело.

О, сколько слез я пролил — кровавых слез разлуки:
Едва открою очи — и кровью все зардело!

Поток, клубясь, стремится, иль это мне — виденье?
Вскипают слезы пеной, и все от пены бело.

Не требуй, чтоб я вырвал твою стрелу из сердца,—
Ее в груди таил я, а грудь дотла сгорела!

В мечтах твои мне брови видны одной чертою,—
Один я жертвой буду двум лукам для прицела.

Повсюду — топь разлуки, о, кинь аркан свиданья:
Увы, предел мой близок, а море — без предела!

Спасать меня от страсти пришел любви наставник —
О Хусайни, в том жаре и он, и все истлело.

* * *

Исчез мой розовый бутон, боль от шипов в груди осталась,
В отцветшей навсегда душе — не вешний цвет, а тлен и вялость.

Ни кипарисам, ни цветам, увы, не радуется сердце:
Как быть, когда в мирском саду ему та роза не попалась?

Свиданья чашу осушив, цветеньем распускалось сердце.
Сто тысяч мук! Вина уж нет, а есть похмельная усталость.

Когда видалось сердце с ней, оно веселью радо было,
А ныне в сердце плач и стон, оно в печалях изрыдалось.

В дни наших нег я был готов пасть жертвой за тебя всечасно,—
Где ж ты, души моей покой, что ж ты ушла, забыв про жалость?

А без любимой, Хусайни, как будешь жить ты в этом мире?
С другими в степь небытия брести тебе судьба досталась.

* * *

Я повсюду бродил, заплутавшее сердце искал —
Где безумное скрылось — в морях ли, в пустынях, у скал?

И нашел я его, сокрушенное сотнями мук,—
Кос любимой темней, его горестный мрак окружал.

И сказало мне сердце: «От горя я плачу навзрыд,
Захлестнул семь небес моих мук огнестонущий вал!»

Прочь в тоске побрели и Вамык, и Фархад, и Меджнун,—
Не снесли они мук моих: пламенный стон их сжигал,

И не смог я стерпеть, чтобы сердце скиталось вдали,
Умолил и зазвал его тысячью уст-зазывал.

И разверз себе грудь я и сердце на место вложил,
Чтобы горестный пламень разлуки его не терзал.

И налило мне сердце свиданья настой, Хусайни,
И утешил его я, глотком осушив тот фиал!

* * *

В мой мрак от молнии разлук метнулся, будто в стог, огонь,
В обитель мук моих запал и вмиг ее зажег огонь.

Любовь ли мне затмила свет или вокруг бушует дым?
О нет, то — в страждущую плоть влил ад моих тревог огонь.

То — искры огненной любви сожгли все сердце мне дотла,
Или от жарких стонов мук все тело обволок огонь?

Как много в этом мире душ людскою злобой сожжено!
Любимой любо жечь меня: увы, и в ней жесток огонь.

Не хмель ли пламя страсти дал твоим рубиновым устам,
А может быть, от искр вина всю душу мне обжег огонь?

Я ей сказал: «Стрелу метнешь — сто молний в кряжах мук моих»,—
Она в ответ: «Сам небосвод для стрел моих берег огонь!»

Не надо Хусайни корить за жаркий стон его души,—
Моим стенаниям любовь дала на вечный срок огонь!

* * *

Когда умру я, как Меджнун, печалью по тебе убит,
Пусть на могилу мне Фархад из горных скал натешет плит.

И станет непроглядной тьма для всех страдающих в любви,
Когда сгорю и пепел мой тобой на небо будет взвит.

Во имя той, кого люблю, вина, о виночерпий, дай:
Да будет вечен ее век без мук, страданий и обид.

Истомной негою полна, ты чуждо стороной идешь —
Взгляни: я на твоем пути, поверженный, кричу навзрыд!

Зачем же, как собаку, гнать меня от дома своего?
Пусть лучше бросит меня псам и в клочья растерзать велит.

О желто-красной розы цвет! О нем тоскуя, умер я —
Лишь кровью слез да бледнотой я выдам свой позор и стыд.

Не верь, что сердце Хусайни — во прахе у твоих дверей,
Оно — в плену твоих очей, твой взор его в себе хранит.

* * *

Чем строже запретят любить, тем больше страсть пылает жаром,
И тучи искр исторгнет вздох — они летят в порыве яром.

Мою измученную плоть огонь любви испепеляет —
Увы, былинке не спастись, когда весь мир объят пожаром.

Да распадется на куски от мук измены мое тело,
Мечом разлуки изруби — покорен я жестоким карам.

Темнее ночи цвет кудрей — их тьма темней ночного неба,
Сквозь сито неба мрак измен рассыпал мускус свой недаром!

Твой стан — оживший кипарис, пройдешь — и Судный день настанет,
Не вздумай смутой мир томить, дав волю лучезарным чарам.

Без милой, виночерпий, жить душа и тело не желают —
Ты яд разлук мне в душу влей, отравным напои отваром.

Для любящих, о Хусайни, порог любимой — чудо рая,
Рай — дар святошам, а тебе — порог тот будет лучшим даром.

* * *

Уста-рубины чуть видны, под кладью кос спина сокрыта,
Утаена от всех душа, и нить души сполна сокрыта.

Не спрашивай: «Что от меня в глубинах сердца затаил ты?»
Там — как монеты, пятна ран, там целая казна сокрыта!

Я сердце горем не сгублю: врагам любимую не видеть, —
В глубь тела спрятана душа, а там, в душе — она сокрыта!

Да знает тот, кто в сердце скрыть все тайны страсти призывает:
Не скроешь искру под снопом—была ли хоть одна сокрыта?

Когда ни веры, ни молитв не знает сердце, мусульмане,
О, не стыдите: в нем ведь та, что зла и неверна, сокрыта!

Тебе в вине открыт весь мир, вовеки с чашей не расстанься,
А тайна от людских очей в любые времена сокрыта.

У Хусайни мрачна судьба, ему затмило мглою очи, —
Увы, на пиршестве его нет солнца, и луна сокрыта!

* * *

О меч мучений, взрежь мне грудь, на части рассеки!
А ты, о друг, развороши кровавые куски.

С безумным сердцем совладай — сыщи его, найди,
Его ты в степь небытия скитаться завлеки!

А если в степь небытия с тобой не побредет,
Ты силою отринь его ь зыбучие пески!

И, ради бога, чтоб оно не возвратилось вновь,
Ты тело от него спаси всем силам вопреки.

Когда ж ты немощную плоть от смут его спасешь,
Гони его скорее прочь, на муки обреки!

А если сердце вновь придет — чтоб не проникло в плоть,
На грудь мне пластырь наложи, срасти все лоскутки.

И если душу Хусайни от сердца охранишь,
Да будут дни твои вовек молитвой велики!

* * *

Сверкает алый рот-рубин, пушок—как изумруд на нем,
Нет, то — родник живой воды: побеги трав растут на нем!

Я изумлен: покров отняв, узрел я стан и дивный лик, —
Ведь это—стройный кипарис, —зачем же роза тут на нем?

И малой птахе—даже той теперь не свить на мне гнезда:
Все мое тело — прах и тлен, покров одежды худ на нем.

От искр разлуки мир сгорит, —напрасно не трудись, о врач:
Когда рубец разлуки жгуч, что пластыря лоскут на нем?

Когда б на небосвод взвалить поклажу всех моих невзгод,
Вращаться уж не смог бы он: их груз—страшнее пут на нем!

Несправедливости судьбы сравняли плоть мою с землей,
Каменья бедствий бьют мой прах — не сосчитать их груд на нем!

О, заступись же: Хусайни сто чаш кровавых слез пролил, —
О, заступи ногой мой лик: ведь слезы рану жгут на нем!

* * *

Брось в огонь ненужный кипарис, если девы с чудным станом нет,
Розу кинь на ветер, не жалей, если милой с ликом рдяным нет!

Не нужны мне ни соцветья роз, ни цветущий в роще кипарис,
Если кипариса моего, розы, что с челом румяным, нет.

И зачем твоим хмельным очам прятаться за ровный строй ресниц,
Если у них умысла губить, души завлекать обманом нет?

Разве в дол безумств меня гнала б участь неприкаянных бродяг,
Если б я, безумный, не страдал по твоим кудрям-смутьянам? — Нет!

Сердце, не сыскать тебе вовек жемчуг твой—заветную мечту,
Если у пролитых в горе слез сходства с морем-океаном нет!

Виночерпий, дай же мне вина, — как от мук разлуки упастись,
Если нынче чаши у меня с пенистым вином багряным нет?

Сон или забвенье, Хусайни, — всё мне в этом мире горше мук, —
Есть ли вечной жизни благодать, или исцеленья ранам нет!

* * *

От злосчастной участи измен упаси, предвечный рок, меня,
От людской молвы убереги, отреши от вздорных склок меня!

Я в садах разлуки изнемог, в горестях рыдая и скорбя, —
Радость встреч, избавь от этих кущ, уведи от их дорог меня!

Смертной карой не пугай, судьба: может, ты меня бы извела,
Если б раньше тяжкий гнет измен от могилы уберег меня!

Может быть, обрел бы я исход от мучений страсти и разлук,
Если бы жестокий жребий мой нынче гибнуть не обрек меня!

Сколько мне соперник мук пи слал, как он ни был мстителен и зол,
Отвратить от мыслей о тебе он ничем, никак не смог меня!

Говорят: «Терпи, владей собой!» — Да ведь это, кравчий, ни к чему:
Ты единой чашею вина отреши от всех тревог меня!

Только не пристало Хусайни от богатств и власти гордым быть:
Говорят, что нищая юдоль привела на твой порог меня!

* * *

В моей любимой и во мне, знать, мало было пламени,
Уж если третий тут как тут — горит от пыла пламени!

Я сердце мукой жгу себе, мне душу жжет любимая,
А пуще мук — печальник тот: и в нем хватило пламени!

Один огонь — сверканье бед, другой—пыланье адово,
А жар им дарит тот, чью страсть судьба лишила пламени!

Что соловей и роза! Жар займется даже в терниях,
Когда пылают три огня, как три светила пламени!

И сердце, и душа, и грудь — трех очагов пылание,
Ста преисподних горячей в них пышет сила пламени!

Мой жар, моей любимой пыл от слез да успокоятся,
А как же третий? От него сто вспышек взмыло пламени!

И если сердце Хусайни стократ от мук не вспыхнуло,
Что ж вверг он, словно Навои, весь мир в горнило пламени?

Перевод с узбекского Сергея Иванова

• Назад
• Вперёд