Улмамбет Хожаназаров (1938)

Категория: Каракалпакская поэзия Опубликовано: 30.11.2012

Первые свои стихи У. Хожаназаров опубликовал в 1963 году. Наряду с лирическими мотивами в поэзии У. Хожаназарова отчетливо звучат и мотивы гражданские,— в этом отношении показательна его поэма "Обычный сельский разговор". Раздумьям о судьбах народа, о суровых уроках истории посвящен цикл его стихов "Из Бухарской поездки".


* * *

Хочу быть молнией во тьме ночной —
Внезапной вспышкой ослепить твой взор,
Хочу тропу найти в глуши степной —
По ней уйти в непознанный простор,
Хочу ребенком бегать босиком
По теплым травам летним вечерком.
Пастушеской свирелью стать хочу,
Звучать вдали — в безмолвии песков,
Хочу подобно тайному лучу
Светиться в черноте твоих зрачков...
Все, что когда-то людям не дал бог,
Отнять у бога я бы им помог!
Хочу познать земную широту,
Хочу, чтоб счастье мне земля дала,
Хочу я видеть в людях доброту —
Жить человек не может без тепла,
Хочу я радостей, страстей и гроз,
Но видеть не хочу покорных слез.
Хочу я соколом бесстрашно взмыть —
С вершины на земной простор взглянуть...
Как весь огромный мир в груди вместить?
Но распахну ему навстречу грудь,
Все совершу, о чем давно мечтал,
Чтоб этот мир еще прекрасней стал.

Перевод С. Сомовой


ИВА

Над речкой гнется ива молодая,
И радостно колышутся цветы...
Шепни мне ветер, с дальних гор слетая:
Какую весть несешь с собою ты?
Повеял ты,— и все пришло в движенье,
С лугов донесся сладкий аромат,
А у ветвей — такое выраженье,
Как будто знают что-то, но таят.
Рассвет горячим золотом сверкает,
Природа рада каждому лучу,—
Все радостному сердцу обещает,
Что от любимой весть я получу.

Перевод И. Векшегоновой



УТРО

Восток все голубей и золотистей —
Лучи теснят ночную темноту.
Все замерло... И лишь лепечут листья,
Да ветер что-то шепчет на лету.

Вот, приготовясь к утреннему пенью,
Встряхнулся соловей, на ветку сел,
А звезды смотрят с грустным сожаленьем
Их блеск уже заметно потускнел.

Шумит канал, не знающий покоя,
Еще туманен берег... Но смотри:
Крылом тревожа гладь, летят стрелою
Две ласточки — предвестницы зари.

Перевод И. Векшегоновой


СКАЧЕТ ЖЕРЕБЕНОК

Скачет, скачет жеребенок.
Жеребенок, как ребенок —
Добродушный, ласковый,
С доверчивыми глазками.
То налево, то направо
По камням бежит и травам,
По тропинке, через мост,
Распустив по ветру хвост.
Ржет он звонко, тонко-тонко.
Зазывают жеребенка
Степь, луга и дальний лес —
Беспредельный мир чудес.
Грива плещется густая,
Ноги — струнки, хвост — трубой...
Пусть седла он не узнает
И кнута над головой.

Перевод И. Векшегоновой


ВСТРЕЧА

Мы, словно птицы, встретились случайно
У перекрестка, где стоят такси...
Тебя искал я долго и печально
И мысленно просил тебя: прости!..

Давно меж нами оборвалась привязь —
Пять лет прошло с того дурного дня,
Когда, на мелочь глупую обидясь,
Исчезла ты — покинула меня.

Теперь я вижу: муж с тобою рядом,
А на руках ты держишь малыша.
Тебя я молча поздравляю взглядом —
И отхожу, куда-то заспеша...

Перевод И. Векшегоновой



СКУПОСТЬ

Была она розою огненно-красной.
Жемчужной росой на весенней листве.
Была дуновеньем прохлады атласной.
Голубкой, летящей в густой синеве.

Звеодою была она необычайной,
Была золотистым, пушистым плодом,
Рисунком была с затаенною тайной,
Густым камышом над зеркальным прудом.

Но скупость законы природы явили,
Что щедростью дарят обычно сердца:
Все дочки не в мать, не в красавицу были —
Увы, походили во всем на отца.

Перевод С. Сомовой



МОЛЬБА

Когда бросалась ты потоком грозовым
На берега, чтобы ломать и грызть их,
И люди жертвовали самым дорогим
Для утоления твоей корысти,
Когда играючи, с улыбкой плутовской,
Ты всё брала, что надо и не надо,
А после, выйдя из воды сухой,
Спешила прочь, назад не бросив взгляда,—
Тогда казалось, что в твоих руках —
Все нити счастья, славы и успеха,
Но все равно в глазах, искрившихся от смеха,
Мольбу я различал — мольбу и страх.

Перевод С. Сомовой


Я ТАК ОЗАБОЧЕН ЛЮДСКОЮ СУДЬБОЙ...

Глаза обжигали, а голос был нежен,
Всех сверстниц была ты когда-то стройней.
Как много надежд погубила ты!.. Где же
Все те, кто любви не добился твоей?

Зачем же теперь сожалеть, дорогая,
Что прочь невозвратно умчались года?
Ведь выпустив сокола, ловчие знают,
Что он не вернется назад никогда.

Не надо грустить... Тяжелей мое бремя:
Я так озабочен людскою судьбой!..
А если б родились мы в разное время,
Сегодня я не был бы рядом с тобой, Не так ли?..

Перевод И. Векшегоновой



ПИСЬМО СОЛДАТА

Скоро дальний звук свирели затоскует о любви,
Журавли с протяжным криком над селеньем пролетят,
Ветер крыльев их овеет косы черные твои,—
Дни считай тогда по пальцам и дыханье затаи:
К поздней осени в селенье возвратится твой солдат.


ИЗ "БУХАРСКОЙ ТЕТРАДИ"


ВСЕ ВЕТШАЕТ

Дворцы, медресе, пережив поколенья, ветшают,
Корана священного нравоученья ветшают,
Твердынь крепостных вековые строенья ветшают,
Железо и бронза, и даже каменья ветшают.
Где ткани, ковры, драгоценная кладь караванов?
Где сукна багряные из тонкорунных баранов?
Дворы постоялые после горячих барханов?—
Проходят века, и людские творенья ветшают.
Где слава батыров, когда-то повсюду известных?
И где их клинки, чьи удары прославлены в песнях?
Где мудрые старцы, читавшие судьбы в созвездьях?—
Былые деянья под пылью забвенья ветшают.
Лишь звезды одни. Да, лишь звезды живут
бесконечно,
В бездонных высотах сверкая бесстрастно и вечно.

БАШНЯ

Это было, а может быть нет, в Бухаре,
В Бухаре — на вечерней заре.
Там старинная башня, строга и стройна,
Выше всех минаретов она.
Но взгляни на отвесную кладку камней:
Словно крови подтеки на ней.
Как на старом браслете — рубин в серебре
Алый блеск на стене — на заре.
Было это в годину раздоров и бед,—
Кто-то подал эмиру совет:
"Чтобы недругов вешать, веревок не трать
Лучше попросту с башни бросать!"
Говорят, был эмир так доволен и рад,
Что советчику выдал халат,
Смельчаков, бунтарей с этой башни крутой
Стал бросать на заре золотой.
Много лет пролетело с тех пор, но молва
О народных страданьях — жива.
И на башню взойдя, глядя вниз с высоты
Хоть на миг призадумайся ты.

Перевод С. Сомовой



АВТОБИОГРАФИЯ


Я в мир входил и смело, и с оглядкой:
Владыки поступь, робкий шаг слуги...
Мне мир казался тоненькой тетрадкой,
Где собраны хорошие стихи.

Она раскрылась вся передо мною,
Ее читая, я в людей смотрел.
Но, их сравнив и с солнцем и с луною,
Найти иных сравнений не сумел.

Вслед за людьми вселенная возникла.
Она, как тень от солнечного «мы»,
Влилась сквозь щели узкого узика
Сквозь решето стенной глубокой тьмы.

Но не решил я звездную загадку,
Созвездий дальних я не разгадал...
И мира необъятную тетрадку
Всего до половины прочитал.

Сам для себя я тоже был секретом —
Какая в мире ждет меня судьба?
Хотел я в книгах прочитать об этом,
Но не нашел я книги про себя.

Каким же мне довериться дорогам,
Опутавшим весь мир со всех сторон,
Лежащим там, за маленьким порогом
Знакомой юрты, где я был рожден?

В неведенье и боязно, и сладко...
Но сожжены последние мосты,
И мира непонятная тетрадка
Мне протянула чистые листы.

Я на коне лечу по бездорожью.
Пусть путать мне еще не раз в пути
Добро со злом, свет с тьмой, а правду - с ложью,-
Наездника такого не найти!

Мне встречный ветер на плече упругом
Дает приют с коротким жадным сном,
В котором сам себе кажусь я другом,
Учителем, судьей и божеством.

Но собственное «я» мне не затмило
Даль горизонта, поубавив прыть,
Где я хотел найти начало мира,
Который только мне дано открыть.

Ненужным криком исцарапав горло,
Я наконец свой выдохнул напев,
На первое взошел высокогорье,
Пески высокомерья одолев.

Я от забот своих не сплю ночами —
Распутать как тугой клубок дорог?
Но оказалось: я еще вначале,
Еще и не шагнул за свой порог.

То растворен в дороге без остатка,
То чувствую опять порог спиной...
И мира нераскрытая тетрадка
Доверчиво лежит передо мной.


*    * *

Вот стоит высокая гора,
Над ее вершиною седою,
Встретясь, разлетаются ветра,
Ходят тучи с черною бедою.
Вот стоит высокая гора.
Свысока глядит она на море,
На сегодня, завтра и вчера,
На людскую радость или горе.
Вот стоит высокая гора
В забытьи бесстрастном и прекрасном,
Вечная, беспечная сестра
Времени, сплетенного с пространством.
Вот стоит высокая гора
С гордым взглядом, с бурным водопадом.
И, от странной робости горя,
Я застыл, смятенный, тихий, рядом.


СЕРЫЙ ГУСЬ

Вожак гусиной стаи серый гусь,
В далекий край, где зноен полдень синий,
Летишь, сбивая, точно пламя, грусть
Холодным ветром родины предзимней.
Летишь в чужую, дальнюю страну
От милых далей в белизне метельной.
Летишь, измерив мукою длину
Дороги, неизбежной и смертельной.
Летишь, вступив в ежесекундный бой,
Дни крыльями усталыми листая,
Летишь, желая долететь с тобой
Всем девяти товарищам по стае.
Над морем, мирно дремлющим, летишь,
Приемля радость равенства простого,
И в тишине благословляешь тишь,
В просторе — нескончаемость простора.
Летишь, ликуя, что близка земля,
Что скоро крикнешь небесам: «Прощайте!» —
Безмолвно каждым перышком моля
Безжалостных мергенов  о пощаде.


ОТЦУ

Мой отец, ты поспешно меня не суди.
Разве дома удержишь насильно,
Если манят и манят куда-то пути...
Все равно — твой единственный сын я!
Перед новой дорогой со мною присядь
И прости самовольство такое:
Уходил я не раз, у тебя не спросясь,
Твоего не жалея покоя.
Знаю, много надежд ты со мною связал,
И когда появился на свет я,
«Вот кто старость согреет мою!» — ты сказал
С необычной улыбкою светлой.
Отчего ж твое доброе сердце болит,
Когда нет меня долго с тобою?
Погляди на меня: здоровенный джигит!
Я ль не справлюсь с бедою любою?
Был доволен судьбой ты и счастлив, пока
Било детство капризною ножкой,
А теперь все тоскуешь ты издалека,
Удручен непосильною ношей.
С подозреньем глядишь на друзей моих, в них
Видя только беду мою злую.
Неохотно ты нас оставляешь одних,
Злишься, если хвалю их в пылу я.
Говоришь, что и болен ты, и одинок,
Что смотреть, как рифмую я, пытка:
«Брось занятие странное это, сынок...
Нет, поверь мне, дурманней напитка!
Нет туманнее и ненадежней мечты...
Я не зря о тебе беспокоюсь.
Просто молод, впросак не попал еще ты,
И покамест не поздно, опомнись!
Будут темные дни, будут светлые дни,
Но ты в пропасть беды не сорвешься,
И добром обернутся в итоге они,
Если делом серьезным займешься.
Не копи в моем сердце родительском скорбь.
Мать тебя для того ли вскормила?
Над бумагою за полночь спину не горбь,
Пожалей свою молодость, милый!»
Так ты мне говоришь и в пример без конца,
Взгляд ловя мой рассеянно-сонный,
Ставишь то одного, то другого юнца:
Каждый пост занимает весомый.
И тебе я не враг, и себе я не враг,
И юнцам, делом красящим место.
Я желаю им искренне всяческих благ!
Да вот сам — из иного я теста.
Твои речи добры, твои думы чисты,
Но владеют душой оробелой
И дурманный напиток неясной мечты,
И тоска над бумагою белой.
Кто же, кроме тебя, меня сможет понять?
Если слово мое не бессильно,
Ты поймешь и, хоть в путь я собрался опять,
Все равно твой единственный сын я!

Переводы Р. Казаковой.

Просмотров: 4009

Добавить комментарий


Защитный код
Обновить