Шодмон Отабек. Балабан (рассказ)

Шавкат с отцом ездили в горный кишлак к родственникам. Вволю наигравшись с махаллинскими ребятами, маленький гость решил отдохнуть, осмотреться. Он раз-другой обошел большой, огороженный глинобитным дувалом двор и вдруг увидел крупную птицу в клетке. Птица, казалось, дремала, спрятав голову под крылом. Но стоило Шавкату подойди поближе, встрепенулась. Таких птиц мальчик еще никогда не видел. Чуть больше вороны, пестрая, и, если приглядеться, очень симпатичная. Только вот длинные ноги с крепкими большими когтями да изогнутый крючком клюв придавали ей грубоватый вид.
Подобрав на земле какую-то щепку, Шавкат решил через отверстие в клетке «пощекотать» птицу. Та никакого внимания на это не обратила. Она продолжала стоять гордо подняв голову. Это показалось Шавкату странным. Он нашел палку потолще и легонько толкнул птицу в шею. Только теперь она отреагировала – мгновенно схватила клювом палку и дернула на себя. Это произошло так быстро, что Шавкат и не заметил, как выпустил палку из рук.
Отец с дядей и еще двумя-тремя родственниками пили на айване чай. Шавкат подошел, тихонько тронул отца за плечо.
– Что, сынок? – отец обернулся к нему.
– Там... это... – Шавкат показал глазами в сторону тандыра, – птица, пойдемте!
– Какая птица?
– Ну птица как птица! – Шавкат дергал отца за рукав. Абдукадыр-ака почувствовал себя неловко, глянул краешком глаза на дядю: как он оценил поведение сына. А дядя Шукурали-ака человек щедрый, душа у него добрая – отчего же племяннику не угодить.
– Сейчас, Шавкатджан, я сам тебе покажу. – Он поднялся и, извинившись перед гостями, спустился с Шавкатом во двор.
Птица, издали узнав хозяина, замахала крыльями, забилась, пытаясь вырваться наружу. Шукурали-ака, порывшись в небольшом, вроде ниши, углублении под тандыром, вытащил длинную кожаную рукавицу, натянул ее на руку и открыл клетку. Птица легко, свободно расправила крылья, взлетела, прокружила над двором и села хозяину на руку. Шавкат остолбенел от удивления. Он впервые в жизни видел такую огромную птицу на лету.
– Дядя, а что это за птица? – нетерпеливо спросил Шавкат.
– Это балабан, сокол такой. – Шукурали-ака ласково поглаживал птицу. По тому, как она довольно мотала головой, было видно, что ей это доставляло удовольствие.
– Балабан? – переспросил Шавкат. – А он какой – охотничий?
– Да. На лис можно с ним ходить, на зайцев, птиц разных. А уж по части грызунов – мышей полевых, крыс, сусликов – никто с ним сравниться не может.
Шавкат не на шутку заинтересовался этой удивительной птицей, покорно сидевшей на дядиной руке. Эх, ему бы такую!.. Может, попросить? Даст или нет? Ведь он его любит. До сих пор ни в чем не отказывал. А вдруг отец отругает?
– Дядя, а он не улетит насовсем? – Шавкат решил побольше узнать о птице.
– Нет, не улетит.
– А почему?
– А потому, что он приучен.
– А кто его учил?
– Я сам, кто же еще?
– Ого! А как? – Шавкат с восхищением смотрел на дядю.
– Нет, племянничек мой дорогой, ничего в мире такого, что было бы не под силу человеку. Всему обучиться можно. Вот хотя бы домашние животные, которых ты на каждом шагу встречаешь, они ведь тоже когда-то дикими были. Человек постепенно, с годами приручил их.
Дядины слова прозвучали легко и просто, но в то же время Шавкату послышалось в них что-то очень большое и даже таинственное. Такое, чего он раньше не знал.
– Дядя, пусть он немного полетает, я поглядеть хочу! – попросил Шавкат. Его интерес к птице с каждой минутой становился все сильнее, он не мог оторвать от нее восхищенных глаз.
– Это, конечно, можно, но он без цели не летает. Цель должна быть. Иначе чем он от синицы отличаться станет? Хотя, постой-ка, постой... – Шукурали-ака осторожно огляделся по сторонам, слегка прищурившись, присмотрелся к чему-то и вдруг, несколько раз протяженно свистнув, отпустил балабана в небо. Тот стремительно рванулся ввысь и через какой-то миг исчез из виду.
– Я его за воробьем пустил, – пояснил дядя, сейчас вернется.
Шукурали-ака, улыбаясь, поглаживал усы, будто готовился показать племяннику интереснейшее зрелище.
Через некоторое время в небе показался балабан и быстро закружился над двором. Слегка взмахивая крыльями, он словно плыл в воздухе, иногда дотягиваясь изогнутым клювом до когтистых лап и что-то поклевывая.
Шукурали-ака тряхнул привязанным к рукавицам бронзовым колокольчиком.
– Это колокольчик для напоминания, – улыбнулся он, заметив на лице у Шавката недоумение. – Он иной раз, проголодавшись, добычу в воздухе поедает, так я ему звоню, напоминаю, что нельзя так делать. Слушается.
И правда, услышав звук колокольчика, балабан камнем бросился вниз и через мгновение сел на руку хозяина. На земле лежал обезглавленный, в крови, воробей. Балабан, беспокойно взмахивая крыльями, поглядывал то на добычу, то на хозяина, словно ожидая новой команды лететь.
– Проголодался, бедняга, – сказал Шукурали-ака. – За праздничными хлопотами совсем я о нем позабыл. Подай-ка ты ему этого воробья.
Шавкат обрадовался, решив, что дядя хочет приучить птицу к нему. Стало быть, подарить собирается. Подняв с земли воробья, он протянул его балабану, голодный хищник набросился на свою жертву и двумя клевками уничтожил ее. Шавкат едва успел отдернуть руку.
– Не наелся, – сказал дядя. – На добавку мышей дадим ему. Сбегай-ка в кладовку, проверь мышеловки.
«Неужели такая удивительная, прекрасная птица может есть простых мышей?» – думал Шавкат, направляясь в кладовку, ему виделось в этом что-то недостойное. Такие гордые, величественные создания должны добывать себе пищу сами высоко в небе, или на утопающих в облаках горных вершинах.
Глядя, как голодный хищник пожирает мышей, он почувствовал отвращение и отошел в сторону. Потом, когда балабан закончил есть, вернулся, налил в жестяную консервную банку воды, старательно вычистил клетку.
Шукурали-ака заметил, что племянник в восторге от птицы, готов возиться с ней без конца и, не колеблясь, сделал ему этот щедрый подарок.
В жизни Шавката началась совершенно новая пора, появился особый смысл, настоящее дело. Каждый прожитый им день дарил огромное наслаждение. Где бы он теперь ни был, что бы ни делал, мысли его были об одном – о балабане. Отправляясь в школу, он снова и снова наказывал матери смотреть за птицей, а в классе с нетерпением ждал последнего звонка. Одним словом, учебу запустил так, что встревоженной классной руководительнице пришлось вызывать в школу отца. Прильнув к замочной скважине, Шавкат слушал их разговор.
– Мне кажется, вы допускаете ошибку, позволяя сыну столько внимания уделять птице, – сказала учительница.
– Что-нибудь случилось?
– Шавкат ни о чем, кроме своей птицы, не думает, учебу запустил. И других ребят заразил. Они теперь после школы не по домам расходятся, а к нему бегут – птицу смотреть. Что дальше будет, не знаю... – небольшого роста, кругленькая смуглолицая учительница беспомощно развела руками.
– В том, что вы говорите, конечно, есть резон, – тяжело вздохнув, сказал отец. – Только ведь детская душа – штука нежная, вы это лучше меня знаете. Отказывать им трудно. И потом... эта птица ведь тоже дар природы. Хоть и живем мы в кишлаке, а дети наши, кроме горлинки, жаворонка да воробья никаких других птиц не знают. А ведь раньше в этих местах кеклики, утки, даже фазаны водились. Где они теперь? Если и дальше так пойдет, как бы нам с вами не пришлось детей в зоопарк возить, чтобы этих птиц им показывать. Я, конечно, поговорю с сыном. Если птица и впрямь мешает ему учиться, что-нибудь предпримем.
Несколько дней Шавкат ходил сам не свой, боялся, как бы отец не отвез балабана к дяде. Даже когда ребята на улицу звали играть – не выходил. А ведь еще совсем недавно он сажал птицу на руку, ходил среди ребят в героях. Они окружали его со всех сторон, и он чувствовал себя отважным дрессировщиком.
– Шавкат, а твоя птица мышей тоже ест? – спрашивали ребята.
– Ест, – отвечал Шавкат, хотя терпеть не мог этого вопроса.
– Тогда дай его нам, пусть и наших мышей поест. Ха-ха-ха!..
– Нет уж, неси их сюда, он здесь есть будет.
Однако все это были только шутки. На самом же деле, что может быть лучше, чем разделенная с друзьями радость? Неужели ему придется лишиться этого удовольствия?.. Отец почему-то молчал. Скорее бы уже сказал, и делу конец. А может, он задумал сам извести птицу потихоньку? Если он так сделает, Шавкат этого не снесет, к дяде убежит!
Странный приснился Шавкату сон. Будто какие-то люди окружили его со всех сторон и тянут руки: «Отдай птицу! Отдай» – а он, прижав балабана к груди, бегает по кругу, старается вырваться из людского кольца. Ничего у него из этого не получается, и тогда птица говорит ему человеческим голосом: «Держись за мои ноги, крепко держись!..» Шавкат хватает балабана за ноги, и тот вместе с ним взлетает в синее небо. Через мгновение они исчезают в облаках...
Всю ночь Шавкат пробредил и утром проснулся в жару. В тот день он в школу не ходил, так и пролежал в постели. Родители немало переволновались. Они то и дело шептались о чем-то, должно быть, спорили по какому-то поводу. Наконец, пришли к общему решению, и Абдукадыр-ака, сев рядом с Шавкатом, сказал:
– Ты, сынок, о птице не тревожься. Если будешь хорошо учиться, не станешь досаждать учителям, никто тебе слова не скажет.
Шавкат обрадовался, даже температура спала и, конечно же, бросился к своему балабану: как он там, не загрустил ли?
Был у Шавката большой виноградник. Вообще-то, не его, конечно, а родителей, но какая разница, если они одна дружная семья. Так вот, когда созревали на лозах янтарные грозди, откуда ни возьмись, налетали тучи воробьев и скворцов и, крича, ругаясь между собой, отпихивая друг дружку, начинали уничтожать виноград. Шавкат бросался разгонять их, а они – р-раз, и в другое место перелетали, и опять давай безжалостно клевать ягоды. Теперь, когда у Шавката появился балабан, все изменилось. Стоило ему только расправить крылья, как прожорливых птах словно ветром сдувало. Шавкат ужасно гордился своим питомцем, придумывал разные игры с ним. Вот такую, например. Спрятавшись где-нибудь, он звонил в колокольчик и тотчас же перебегал в другое место. Однако обмануть балабана, сбить с толку ему ни разу не удавалось – тот безошибочно находил его. Игра эта зачастую длилась подолгу, доставляя обоим огромное удовольствие.
Но однажды, возвратившись со школы, Шавкат не нашел в саду своего любимца. Позвонил в колокольчик раз, другой – птицы как-будто и вовсе не было. «Может, спрятался где-нибудь», подумал Шавкат и принялся искать его, оглядел каждое дерево, куст, каждую виноградную лозу, сарай, чердак – все напрасно. До самого вечера мальчик себе места не находил, ни о чем другом думать не мог. Однако надежды не терял, сам себя успокаивал: «В другом месте он ночевать не останется, домой вернется». И действительно, когда сумерки сгустились и стало совсем темно, балабан прилетел. Он сел на дувал в самом конце сада. На звук колокольчика он почему-то не обратил никакого внимания, и Шавкату пришлось самому идти к нему. Мальчик, как обычно, свистнул. Такой способ связи между ними существовал уже давно и, судя по всему, вполне устраивал обе стороны. Балабан, вытянув шею, как-то странно посмотрел на него, будто впервые увидел, и Шавкат прочитал в его глазах тоску по далеким бескрайним просторам.
С тех пор время от времени балабан стал исчезать. И каждый раз Шавкат терял покой, ничего не хотелось делать. К счастью, птица всегда возвращалась и без труда находила свое место в саду.
Шавкат был всерьез встревожен такими изменениями в поведении своего питомца и решил спросить об этом отца.
– Все живое в этом мире стремится к свободе, сынок, – сказал Абдукадыр-ака.
– Зачем же тогда люди приручают животных, зачем в клетки сажают?
– Приручать – это еще куда ни шло, – покачал головой Абдукадыр-ака. – В былые времена люди с природой в полном согласии жили, а сейчас губят ее на каждом шагу. К добру это не приведет.
Это было совершенно ново для Шавката. По правде сказать, он ничего не понял.
– Выходит, я тоже насильник – птицу дома держу? – спросил он удивленно.
– Да, думаю, это тоже насилие. Но такой сравнительно небольшой грех можно простить.
– А если бы балабан по-прежнему жил у дяди?
– Не важно где – прирученное животное – наполовину плененное. А что касается твоего балабана, он тоже привык жить на свободе.
– Значит, я виноват. Не надо было его привозить сюда? – упавшим голосом спросил Шавкат.
– Может, и так. Не подумал ты о последствиях.
Вроде бы не ругал его Абдукадыр-ака, обидных слов не говорил, а все равно стало Шавкату не по себе, и стоял он перед отцом, виновато хлопая глазами.
– Ты сам рассуди, – попытался успокоить его Абдукадыр-ака, – птица ведь здесь истосковалась, поэтому все чаще стала улетать куда-то. Она, конечно, привыкла к тебе, тут спору нет, но ведь это же балабан, сокол, ему широкие просторы, высокие горы нужны. И кормиться он не из чьих-то рук должен, а сам себе пищу добывать. Здесь таких условий для него нет. Кроме того, завтра-послезавтра хлопчатник начнут ядохимикатами обрабатывать, как бы с ним худого чего не приключилось. Надо его, по возможности, из клетки не выпускать.
Шавкат так и сделал, три дня продержал балабана взаперти в клетке. На четвертый день птица перестала есть, изо всех сил билась о проволочные стенки, потом крылья у нее обвисли, а сама она стала задыхаться.
Шавкату стало жаль несчастную птицу. Он думал, думал, а потом взял да и открыл клетку. Балабан словно только этого и ждал. Рванувшись из клетки, он легко взмахнул только что еще, казалось, обессиленными крыльями и взмыл в небо. И больше не возвращался.
Всякий раз, когда Шавкат вспоминает балабана, в душе у него рождается непонятное чувство – радости и грусти...    

Перевод с узбекского Л. Рабиновича

• Назад
• Вперёд